- Мне нечем дышать, - обстоятельно заявляет молодая женщина, обращаясь к суетящейся вокруг нее личной служанке, выполняющей все те функции, которые Констанция не хотела бы и не стала доверять домовым эльфам. Хелен, так звали женщину, была любезно прислана родителями девушки из родового поместья в Норвегии, где она служила уже много лет. Будучи сквибом из чистокровной семьи (которая, разумеется, поспешила от нее отказаться) она не могла найти себе более достойного занятия, да и как поговаривала сама женщина, нет занятия более благодарного, чем служба благородным девицам. Что же до Констанции, то она скучала по своей стране и матери с отцом, а потому служанка из отчего дома, говорящая на родном для девушке языке была способна оказать волшебнице, лишь недавно оказавшейся в Англии, посильную поддержку в затяжные моменты тоски и непроходимой печали, которой миссис Эдегор предавалась теперь уж чересчур часто. Здесь, в Лондоне, она не могла найти занятие по душе, никого не знала и почти не видела мужа из-за его чрезвычайно важной работы, которую он выполнял постоянно, забывая о собственной семье, отныне состоящей из одного человека. Из Констанции – молодой жены, несколько месяцев назад окончившей Дурмстранг и больше всего на свете желавшей вернуться в Норвегию, где она была лишь пару раз и совсем непродолжительное время. Муж считал, что для того, чтобы поскорее привыкнуть, девушке необходимо как можно больше времени проводить в стране среди новых людей, новых мест, в новом доме, которому предстояло стать ей родным. И Констанция старалась, видит Мерлин, она всеми силами старалась заставить себя привыкнуть, но душа не лежала, а сердце болезненно сжималось при воспоминании о величественных фьордах и родовых замках, где-то в горах. Но уезжать волшебнице не позволялось, а портить отношения с мужем она не хотела. Малькольм же старательно и терпеливо пытался заставить Констанцию начать общаться с прочими чистокровными семействами, многие из которых, прямо-таки жаждали знакомства с человеком чуждой им страны, культуры, традиций и воспитания. Как правило, женщины воспринимали Эдегор довольно враждебно, а мужчины относились к ней с интересом. Ни к тем, ни к другим, девушка не питала особенной симпатии. Чопорная Англия и скучное общество не вызывали у нее ничего кроме очередного приступа тоски по родному дому, семье и друзьям, переписка с которыми становилась слабым, но все же, утешением. Как бы там ни было, а Малькольма назвать внимательным человеком очень трудно. Он больше заботился о своей работе, чем о жене и потому полагал, что знакомство с такой чистокровной семьей, как Лестрейнджи, пойдет его жене на пользу. Констанция знала, что не пойдет и все же вынуждена была молча принять решение мужа, просто потому что она не знала как еще ей следует поступить здесь, в Англии, где слово женщины мало интересовало кого-то. Итак, сегодняшний вечер, а быть может, и последующие несколько вечеров, Эдегор проведет в обществе чистокровнейших и благороднейших. И почему только эта мысль не вызывала восторга, а ввергала волшебницу в смущение?
- Мадам, еще не все Ваши наряды доставлены, а это платье как нельзя лучше подходит для дружеского визита в дом Лестрейнджей, - укоризненно глянув на Констанцию, Хелен покачала головой и не думая даже, отпускать шнуровку корсета даже когда волшебница стала махать бледной ручкой, показывая как сильно ей не хватает воздуха из-за чересчур сильной затяжки элемента гардероба.
- Я не хочу в дом Лестрейнджей, - сведя брови к переносице громко заявила Констанция и постаралась сделать глубокий вдох, что вышло у нее довольно дурно, - я хочу домой, - куда тише и спокойнее произнесла девушка, а затем взмахом палочки расшнуровала корсет, раскрывая дверь гардеробной и зажигая здесь же свет. По нраву ей пришлось платье чуть ниже колена из благородного черного бархата с тоненькой вышивкой по подолу и неглубоким декольте. Констанция отмахнулась от Хелен и без ее помощи облачилась в наряд, в порыве собственного эгоизма и самолюбования, отмечая, что она, верно, будет слишком хороша для тех, кто в очередной раз сочтет ее вздорной молодой особой. Все это было… Очень печально. Почему-то Эдегор считала, что она заслуживает куда большего. Она уставала от светских бесед о погоде, музыке и литературе, особенно учитывая, что молодые дамы Англии редко были знакомы со стоящими трудами, а мужчины считали Констанцию собеседницей недостойной в связи с ее половой принадлежностью. Когда же она так или иначе доказывала иное, ее начинали сторониться. Патриархальные нравы Англии не желали принимать Эдегор, и она отвечала им тем же. Женщины в Лондоне казались неживыми предметами интерьера. Констанция так не хотела. Ей была чужда эта страна, эти нравы и эти люди. Лестрейнджи не обещали быть иными, раз уж их позиционировали как благороднейшее семейство. Вечер не обещал ярких красок. Миссис Эдегор приняла это как данность.

Каминной сетью волшебница пользоваться не умела и брезговала. Аппарация была возможна только за границами антиаппарационного купола, так что некоторое расстояние от дома мужа Констанция была вынуждена преодолеть самостоятельно, что не тяготило бы ее ничуть, если бы только не вечно пасмурное небо, затянутое тяжелыми тучами настолько, что ни единого луча солнца не видно днем и ни единой звезды в такое время как сейчас. Как жить в атмосфере вечных сумерек и ощетинившегося дождем неба, Эдегор тоже не знала, а потому предпочитала наколдовать у себя в покоях розовый закат, или пушистые белые облака. Она редко выходила из дома и делала бы это еще реже, если бы не начала постепенно примиряться с мыслью о том, что ей нужно начинать привыкать к чуждой и холодной атмосфере жестокой Англии. Ранее сохраняя надежду на то, что Мальком решит вернуться в Норвегию под давлением уговоров, девушка даже не распаковывала собственные вещи. Сейчас исполнение этой мечты казалось все более призрачным. Так что к жизни в вечной серости так же приходилось привыкать. Единственным же утешением сегодняшнего вечера было отсутствие дождя, который мог бы намочить темные локоны распущенных по плечам волос за все то время, что девушка осторожно ступала по брусчатке сначала перед замком мужа, а затеем перед поместьем Лестрейнджей, тихий стук в дверь к которым, оповестил хозяев о прибытии обещанной гостьи.

Отредактировано Konstancia A. Edegor (2011-11-05 21:37:50)

Констанция могла бы с уверенностью сказать, что она всем своим живым и трепещущим сердцем ненавидит Англию. Всю свою жизнь прожить в абсолютно другой стране и атмосфере и вдруг попасть в место, где никого не интересует, что ты из себя представляешь, чему обучена и чего стоишь. Ты – всего лишь жена своего мужа, часть интерьера и его собственность. Никто не станет воспринимать тебя всерьез, говорить с тобой о политике, о новостях и спрашивать твое мнение относительно того или иного аспекта жизни. Здесь, в этой стране у тебя нет собственных мыслей, нет души, нет желаний и нет стремлений. А если есть – ты не подходишь этому обществу, оно не примет тебя, оттолкнет, а если будет возможно, то и уничтожит. Констанция же никак не могла понять почему все именно так и почему социальный строй Англии столь сильно контрастирует с социальным строем ее собственной страны, где человек оценивается не по половой принадлежности, а по внутреннему содержанию, которое Эдегор с радостью бы раскрыла перед тем, кто стал бы этим интересоваться. Но никому не было интересно, что представляет из себя приезжая девушка, вошедшая в высшее общество благодаря громкому имени собственного рода, чистой крови и влиятельному мужу. Априори полагалось, что раз Констанция оказалась в этой стране она обязана принять чужие правила игры и следовать им, даже если ее место на этой шахматной доске было местом пешки. Для Англии это было настолько нормально и настолько привычно, что никто и не задумывался о том, что может быть иначе. Но волшебница, иностранка, юная девушка, называйте ее как хотите, не хотела и не могла этого принять и потому каждый день проведенный в этой стране отдавался тупой болью в висках и ломотой в теле. Ощущение клетки вокруг и ошейника на шее. Это было тяжело физически и еще больше это было тяжело морально, потому что Констанция понятия не имела как ей следует себя вести с чопорными англичанами, которые из-за лишней улыбки могли напридумывать немыслимое количество сплетен о недостойном воспитании наследницы чистокровного рода. И от этого пятна уже не отделаешься. По этой причине девушка старалась быть как можно ближе к мужу, который за шесть долгих лет в Англии понял эту страну куда лучше, чем Констанция за несколько последних месяцев. Но вот дом Лестрейнджей, который миссис Эдегор почтила своим визитом. Она здесь одна, без сопровождения Малькольма, что уже кажется невероятным и немыслимым для замужней дамы. Волшебница теряется из-за этого факта и на секунду позволяет давней, но запрещенной привычке вырваться наружу: она слега прикусывает губу, прежде чем перешагнуть порог дома еще одного чистокровного семейства. Тоска накатившая на девушку вместе с этим шагом отражается в глазах, но, что касается жестов и прочих внешних проявлений, Констанция старается показать, что все в полном порядке, хотя это и не так. Глубокий вдох помогает сдержать волнение против воли желающее проявиться в какой-нибудь незначительной мелочи. За несколько визитов то в один чистокровный дом, то в другой, Эдегор научилась тому, что хозяева встречают своих гостей у самого порога, долго раскланиваются, целуют друг другу руки и проявляют прочие малоинтересные формальности, которые быть может, и не обходимы, но не в столь длительный промежуток времени. Сейчас ситуация была противоположной. Непосредственно на пороге стоял лишь домой эльф, а вероятный хозяин дома неподалеку, на лестнице. Ситуация была бы комичной, если бы не ввела Констанцию в некоторый ступор своей нестандартностью. На какую-то долю секунды она растерялась, а затем мягко улыбнулась, ловя себя на мысли, что она понятия не имеет, кто именно перед нею стоит. Рабастан Лестрейндж, или же его брат, Рудольфус? Что касалось встречи, то Малькольм по большей части упоминал Рабастана, но старшим в семье был Рудольфус и как следствие, была велика вероятность, что именно он встречает гостью столь… Экстравагантным методом. Что ж, Констанция приходит к выводу, что ей вовсе не обязательно звать мужчину по имени. Сухого на скромный взгляд волшебницы, нейтрального обращения будет вполне достаточно, а в ходе ситуации можно будет выяснить подробности.
- Мистер Лестрейндж, - тихо произнесла девушка, на секунду опустив взгляд на перчатки, которые она аккуратно стягивала с тоненьких пальчиков, - я думаю, что Вам будет лучше поинтересоваться этим у королев, - губы волшебницы подернулись в неком подобии улыбки. Она могла бы счесть сказанное мужчиной за комплимент и принять его, но это не было слишком интересно. Вместо этого Эдегор осторожно уклонилась от проявления вежливости к ее персоне и заодно показала собственную ложную скромность, - за последние несколько месяцев в Англии я заметила, что здесь их очень большое количество, - ровным голосом, без тени насмешки проговорила Констанция, не продолжая свою мысль, позволяя мистеру Лестрейнджу самостоятельно додумывать, нанесла ли она непоправимое оскорбление насмешкой в адрес всех английских леди, или напротив послала им комплимент.
- Мне не был назначен час, в который нужно прибыть в поместье, а потому судить о моей пунктуальности будет очень трудно, - легким тоном проговорила девушка и улыбнулась, посмотрев в упор на мужчину. Она неспешно расстегнула пуговицы черного пальто, не спеша снимать его, а затем вопросительно посмотрела на Рабастана с предельно вежливой, не перегибающей палку улыбкой:
- Вы мне не поможете?

Атмосферу в каждом благородном доме этой страны можно было назвать одним единственным словом и не ошибиться. Враждебная. Это удивляло Констанцию куда больше, чем кто бы то ни было мог себе представить. Будучи ученицей Дурмстранга, на истории магии она была вынуждена изучать родственные связи всех чистокровных домов мира с разницей лишь в том, что одни более подробно, а другие поверхностно. Так вот когда речь зашла об Англии, Эдегор обратила свое пристальное внимание на то, что здесь все чистокровные дома, коих было не так уж и много, состояли между собою в самом тесном родстве, которое только можно было бы представить. И как тогда возможно, чтобы несмотря на этот факт, они готовы были воткнуть друг другу ножи, вилки и щипцы для разделки лобстера в спину? При этом можно было поразиться тому лицемерию, которым все это прикрывалось: улыбки, милая болтовня, иллюзия дружбы и сотрудничества. Но за глаза они друг друга ненавидели. Троюродная сестра могла желать убийства собственного брата, мать могла с легкостью отречься от сына и это не было самым страшным! Нельзя сказать, что Констанция раньше не знала об этом, просто теперь она убедилась в общеизвестном факте самолично и в голову ее пришел вполне предсказуемый вопрос: «Если они так ненавидят друг друга, будучи родственниками, то что же они могут сделать с человеком для них чужим?». При мысли об этом Эдегор не охватывал страх, но ей вдруг становилось на удивление противно от того, что она вынуждена будет отражать удары из-за спины, которые будут нанесены ей только за то, что она не соответствует великосветскому английскому обществу. И нужно сказать, что волшебница к этому и не стремилась, но оказавшись в доме чистокровнейших и благороднейших Лестрейнджей, девушка вдруг почувствовала себя неуютно. Наверняка, до них уже были донесены слухи о том, что жена Малькольма отнюдь не образец леди из английского высшего общества. Норвежская холодность в ней сочетается с яркостью, а это было совершенно неприемлемо. Почему? Поначалу Констанция задавалась этим же вопросом, но позже она поняла, что каждая из этих женщин боится потерять то, за что они цепляются всю свою жизнь. Будь то внимание мужчин, мужей, уважение общества, заинтересованность в их персонах и прочее-прочее-прочее. И Эдегор хотела бы донести до них мысль, что она не собирается отбирать у них ничего, что не принадлежит ей по праву, да не могла, потому что волей – не волей привлекала к себе повышенное внимание хотя бы тем, что не являлась англичанкой, а это значило, что всем было нужно узнать какая она, что из себя представляет. Быть может даже испытать. Сколько выдержит? Как долго продержится? На что способна? В этом смысле поведение Рабастана не было отлично от поведения общества вокруг него. Он тоже ее испытывал. С первой минуты появления здесь. Что же, Констанция не была против, потому что она ожидала подобное, хотя и предполагала, что делать это господа Лестрейнджи будут несколько иным способом, который бы более пристал англичанам: чопорность, безупречные манеры и английская выдержка. В таком случае девушка хотя бы знала как себя вести, потому что она так же могла похвастаться безупречным знанием этикета и правил приличия. Но нет. Очередная неожиданность. Рабастан не спешил демонстрировать свою воспитанность и проявлять учтивость. Даже напротив, он бросал ей вызов, хотя он и был осторожно завуалирован комплиментами и лестью, которая могла бы разбавить ситуацию, не старайся Констанция в ней разобраться. Что ж, мужчины способные на нечто большее, чем поцелуй руки и разговоры о погоде вызывали невольный интерес. Было ли возможно, что семейство Лестрейнджей, или во всяком случае, один из их представителей не такой уж чопорный англичанин, которым ему должно являться в силу имени рода? Или же имя рода и оказало на него такое влияние? Вседозволенность обаятельного мужчины, знающего о своем обаянии и бесстыдно им пользующегося. Будь Констанция чуточку полегкомысленнее, она бы смогла купиться на это, а пока она лишь с вежливой улыбкой наблюдала за тем, что делает и говорит Рабастан, которому волшебница не доверяла и даже испытывала легкую щекочущую нервозность, когда он начал обходить ее. Осознавать то, что он не может причинить вреда жене своего друга – слишком мало, потому что этот Лестрейндж… Она чувствовала в нем нечто, что не ощущала в других мужчинах здесь, в Англии. От него шел шлейф непроглядного мрака, который кого-то пугает, а кого-то привлекает. С чем было связано это чисто интуитивное ощущение, Эдегор не знала и возможно даже не хотела знать, потому что последнее во, что она хотела окунаться – в чужие секреты, коих наверняка было не мало. И все же, Констанция относилась к числу тех рискованных женщин, которых мрак привлекал, а не отпугивал.
- Вам лучше знать. Я не слишком понимаю людей здесь, в Англии. И особенно женщин, - тихо проговорила девушка, затаив дыхание на время, пока Лестрейндж стоял у нее за спиной. Ей хотелось обернуться, отчаянно хотелось посмотреть ему в глаза и задать вопрос «зачем?», но в этом жесте сквозило какое-то нетерпение и быть может даже страх, недоверие, а если Констанция и была не в своей тарелке, она делала все возможное, чтобы не дать распознать этого. Не в интересах Эдегор было проявлять такие, пусть маленькие, но слабости. И она ждала, молча ждала, пока Рабастан не поможет ей снять пальто. Освободившись от верхней одежды, девушка легким движением рук разгладила складки на платье, вместе с этим жестом даря себе несколько секунд на размышления. Младший Лестрейндж, всего двадцать шесть лет, а кажется, что он намного старше. Во взгляде мудрость, а в поведении ребячество. Или это насмешливое отношение направлено персонально на Констанцию? Игра с незнакомой ранее игрушкой? От мысли об этом девушку передергивало, а на губах ее невольно возникала чересчур самодовольная усмешка, свойственная девятнадцатилетней барышне чересчур уверенной в себе, но попавшей в незнакомые и не располагающие к расслаблению обстоятельства. Готова ли она была поиграть? Возможно, хотя не зная оппонента это не самая лучшая мысль. Азарт забил вместе с кровью в виски. Волшебница улыбнулась, не подавая виду, что от тихого смеха Рабастана у нее мурашки бегут по коже. Предельное напряжение. Что может быть хуже, чем не знать, чего следует ожидать?
- Благодарю Вас, - учтиво, но не без улыбки ответила Констанция, неспешно следуя за мужчиной в гостиную на ходу обдумывая его вероятный следующий ход. Партия обещала быть очень интересной.
- Прошу прощения, я не назвала своего имени, - девушка виновато улыбнулась и на секунду притворно-смущенно потупила взор, после чего подняла темные глаза на Рабастана, смотря на него испытывающе, - Констанция. Но… Друзья зовут меня просто Анна, - волшебница не продолжила, позволяя мужчине самому выбирать, как называть ее. Девушка знала, что ей следовало добавить какую-нибудь недвусмысленную формальность, которая дала бы однозначный намек на более предпочтительный вариант, но она не хотела. Это убивало интригу, а общение без нее превращалось либо в фарс, либо в пустую бестолковую болтовню.

Отредактировано Konstancia A. Edegor (2011-11-09 13:24:20)

Зелен огонь потаенного края,
В мареве глаз былье полыхает –
Вырви их вон с сердцем постылым -
Было и не было, не было, было…

Особенностью Констанции было обостренное мировосприятие. Иногда она почти на ментальном уровне ощущала нечто, что не чувствовали другие и не всегда это нечто было приятным, ярким и красочным. Так вот, что касалось господина Лестрейнджа-младшего, то девушка улавливала в воздухе едва заметный шлейф опасности, исходящий от него и это не давало ей расслабиться ни на секунду. Эдегор была напряжена и предельно собрана, хотя и не так как бывала напряжена и собрана в обычном английском обществе, где ее разглядывали с целью найти изъян в поведении, манерах и умении себя держать. Он искал, что-то другое, если искал вообще. В его глазах было нечто особенное, нечто, что никак не давало Констанции забыть о том, что зачастую один человек может быть куда опаснее целой безликой толпы, той самой толпы, что она уже повстречала. Секундный испуг от осознания того, что она абсолютно не понимает, что ей следует делать дальше с этим человеком и в особенности от того, что она не может прочитать в его взгляде, что же от нее ожидают. А то, что если Рабастан и ожидал чего-либо, то это было не чопорное и скованное поведение типичной английской аристократки, девушка поняла едва ли не с самых первых секунд их знакомства. Но значило ли это, что он желает знать какая она под маской благопристойности и холодности? А если значило, то для чего ему это? В искренний и неподдельный интерес Эдегор не верила. Она слишком привыкла к тому, что здесь, в Англии, большинство преследуют корыстные цели, разматывая тугой клубок чужой человеческой души. Глупая особенность заключалась в том, что в большинстве и разматывать-то было нечего. А что до Констанции, то она не была намерена позволять Лестрейнджу даже приближаться чересчур близко, не то чтобы видеть в ней нечто большее, нежели жену своего друга.
- Я не хочу, - девушка осеклась и замолчала на какое-то время. Период ее нахождения в Англии ознаменовался некоторыми изменениями, среди которых была и замена категорического и резкого «не хочу», чем-то более мягким и дипломатичным. Малькольм говорил, что английские леди выражают свою настойчивую мысль долгими, замысловатыми, витиеватыми и малопонятными речами, которые не ставили в тупик того, кто намеревался на них отвечать. Когда же все эти словесные дифирамбы заменялись жестоким «не хочу» из уст той, что называла себя леди, это шокировало общественность. А Констанция не желала никого шокировать, потому что это привлекало к ней чересчур много внимания, что было совсем катастрофично, учитывая тот факт, что она итак была им не обделена. Итак, девушка осеклась, замолчала и прикусила губу, бросив короткий взгляд на Рабастана, словно опасаясь его реакции . Но исправлять собственные речи на ходу, Эдегор не привыкла. При необходимости она просто оборачивала сказанное так как ей было необходимо, но сейчас она не желала этого делать, потому что это казалось какой-то неуместной слабостью, демонстрировать которую девушка не стала бы, зная, что Лестрейндж не так прост, не так легок и не так предсказуем, как хотелось бы.
- Не хочу, чтобы меня ощущали, постигали, изучали и рассматривали те, кто мне не нравятся, - негромко и несколько неуверенно произнесла девушка, думая о том, что, вероятно, она пожалеет о сказанном и вообще пожалеет о том, что ввязалась в эту чертову игру с этим чертовым Лестрейнджем, которого и правда венчал дьявольский ореол. По прибытии в Англию, Констанция приобрела бесценное умение, не тягаться ни с кем, пока человек не будет узнан и изучен досконально, даже если для этого придется препарировать каждого отдельно взятого аристократа. У себя дома, в Норвегии, она могла рисковать, испытывать себя и окружающих людей. Здесь все было иначе. Ей следовало усвоить это лучше, прежде чем выдавать в себе девушку далекую от типичного представления о настоящей леди.
- Учитывая, что я замужем, мужчины и женщины интересуют меня в абсолютно равной степени, - нейтральная фраза, которой должно было слегка развеять напряжение, ощущаемое Констанцией. Она даже постаралась улыбнуться, скрывая чувство потери контроля над ситуацией, нить которой стремительно ускользала из рук девушки. Но облегчение все не приходило и не приходило. А Эдегор ждала. Упрямо ждала, что ей станет непринужденно легко в обществе Рабастана, или хотя бы привычно неловко из-за того, что она не вписывается в общую картину. Но дилемма заключалась в том, что мистер Лестрейндж тоже не вписывался. Но не вписывался как-то по-другому. Привычные стереотипы здесь не действовали. Прощупывать почву так же не выходило. От легкого налета суеверного ужаса перед странным, незнакомым мужчиной кровь стыла в жилах и жесткий рационализм, которым старалась руководствоваться Констанция, не помогал. И когда Лестрейндж оказался непозволительно близко, девушка не выдержала. Она ощутимо вздрогнула, сделав короткий выдох, и почувствовала гнев на саму себя из-за того, что позволила какому-то очередному английскому аристократу довести ее до такого состояния. В темных ее глазах полыхнул отблеск жестокой сентябрьской ночи с холодными порывами ветра и ледяными каплями дождя. Обдав Рабастана колкостью этого взгляда, девушка усмехнулась, подалась вперед, на долю секунды позволив себе положить руки мужчине на плечи и склониться к его уху:
- Да что Вы знаете о кандалах? – прошептала она, едва шевеля губами, а затем резко отдалилась, пользуясь любезным предложением хозяина дома и опускаясь в кресло напротив камина. Почему-то от этого вопроса больно кольнуло в груди. Никто не знал. Как могли знать о собственных оковах те, кто прожил так всю жизнь, не ощущая от этого никакого дискомфорта? А Констанция задыхалась. Задыхалась в этом смраде разлагающихся душ, уничтоженных надежд и убитых желаний. И она не хотела так больше, не хотела и не могла. Как странно, что осознать это помог ей не очередной званый ужин, а едва знакомый мужчина. Он и не догадывался как много сумел всколыхнуть и как о многом успел напомнить.
- Вам нельзя доверять, - безапелляционно заявила Констанция, начиная отвечать на перечень вопросов с конца, - и хотя я нахожу Вас привлекательным, считаю, что мой муж поспешил назвать Вас своим другом, - она улыбнулась с некоторой задумчивостью и наклонилась вперед, уперевшись локтями в собственные колени. Некоторое время Эдегор разглядывала собеседника, даже не моргая. Что ей следовало сказать еще? Что ей можно было сказать? И что он ожидает услышать?
- И от Вас исходит коктейль ароматов, который я никогда и ни с чем не спутаю. Аромат тьмы, опасности и изящной жестокости. Вы пахнете смертью, мистер Лестрейндж.

Забавно, как люди могут ошибаться. В себе и обстоятельствах. Но прежде всего, в других людях. Зачастую мы можем доверить самое дорогое, что у нас есть другому человеку и даже не задуматься о том, что таким образом мы теряем то, что было нам важно. О чем думал Малькольм, когда оставлял Констанцию на попечение Лестрейнджа? Как он вообще за шесть лет жизни в Англии не смог не разобраться в людях его окружавших? Рабастан, вопреки всем словам и всем убеждениям, не был высокоморальным, благовоспитанным джентльменом, каким он был представлен. И хотелось бы Констанции сказать, что ее не устраивает в нем все, начиная с азарта и заканчивая нахальством, граничащим с откровенным нарушением приличий, да нельзя. Потому что с первой минуты нахождения в поместье Лестрейнджей, она ощутила как зажегся фитиль любопытства и неподдельного интереса. Старая дурная привычка – интересоваться тем, что неясно, незнакомо и так непонятно. Ведь ей же казалось, что три месяца в этой стране дадут возможность узнать местных людей и их обычаи наилучшим образом. И до сегодняшнего вечера Констанция полагала, что так оно и есть, что она знает людей Англии и может предсказать каждый их новый ход наперед. Но с Лестрейнджем все было не так. Не так. И это пугало, но ровно так же, как привлекало, манило, заставляло окунаться в незнакомый омут с головою без страха не вернуться. Возможно ли понять острую необходимость чьего-то общества всего за один единственный вечер? Эдегор не ощущала раньше, как нуждается в обществе кого-то, кто станет смотреть на нее не как на куклу и приложение к личности мужа. Но она нуждалась. Отчаянно нуждалась, чтобы ее оценивали как самостоятельную единицу и именно этим и занимался Рабастан. Так почему же она ощущает дискомфорт? Почему не чувствует радости и не переходит в легкое, непринужденное общение, как было бы, где-то с другими людьми и в другой стране? Слишком просто. Она не верила в то, что это может быть так легко. Нет, Лестрейндж не может быть тем самым человеком. Это слишком соответствовало бы ее собственным стремлениям найти хоть одного человека с иным мышлением и иным видением. А Констанция не верила в то, что нужные, необходимые до боли в висках люди, могут попасться вот так случайно. И тем больше было ее недоверие к мужчине, но тем менее становился страх, потому что если все это просто глупая игра, Эдегор хотела сыграть ее так, чтобы все чистокровное магическое общество запомнило ее надолго. И к черту! Если она ошиблась, если Лестрейндж не самостоятельная фигура, а просто марионетка в чьих-то руках, чья злая воля привела девушку сюда, пусть будет так. Пусть она сделает величайшую ошибку и никогда не поймет всех этих чопорных англичан, их интриг и никчемных сплетен. Как несколько лет назад – всю новую жизнь на кон и никакого страха. Азарт забил в виски вместе с адреналином, и Констанция рассмеялась, негромко, искренне и чуть хрипло.
- Боюсь, что в этих землях Вы единственный стоящий экземпляр, так что мое желание исследователя, экспедитора и революционера не будет удовлетворено в полной мере. Никогда. Я нахожу Англию, местных людей и местные обычаи непередаваемо скучными, нелогичными и что хуже, лицемерными. Мне претит лицемерие. В крайнем случае – изящная, губительна ложь, но только не это. Малькольм же поспешил познакомить меня лишь со «сливками общества» и, не в обиду Вам будет сказано, они произвели на меня самое негативное впечатление по немногим перечисленным критериям. Так что да, Вы правы. Мне никто не по нраву. Можете считать это очередным дамским капризом, - она улыбнулась спокойно, без надрыва и чрезмерных эмоций, которые если и наличествовали, то связаны были не с обсуждением проблем общения, а с созерцанием первого достойного собеседника во всей Англии. Если бы только общение с ним не было так губительно. Если бы только он сам не был так губителен. Смерть. Она не солгала. От него и правда пахло смертью.
Констанция слушала его как завороженная, не смея перебивать, вставлять свои замечания и спорить. Она оценивала чужую душевную глубину, она пыталась прочесть между строк все то, о чем он говорит и даже то, о чем предпочитает умолчать. Эдегор вдруг ощутила необходимость знать все. Знать, как так получилось, что в пепле жестокого аристократического общества Англии выжил Рабастан. Как он смог сохранить собственную индивидуальность и почему тогда не получается у нее? Странно. Странно было думать о подобном относительно абсолютного нового знакомого. Но ее манила тайна. Тайна его темной, но оттого лишь более привлекательной души. Здесь у всех души были темные, но у остальных они были такими из-за гнили и тлена. В случае с Рабастаном все было иначе. И каждое его слово, каждая новая фраза и каждое прикосновение говорили об этом. Но как Констанция ни старалась, она не понимала в чем тут дело, хотя и отчаянно стремилась к этому. И муки неудовлетворенного честолюбия и девичьего любопытства были здесь не причем.
- Вы меня пугаете, - В какой-то момент осознание пронзила мысль о том, что они говорят не об одном и том же и в этот самый момент девушка содрогнулась. Она подняла на Рабастана непонимающий взгляд, ощущая как с болезненной ясностью прикосновение его губ к коже, отдается в висках. Короткий вдох и обеспокоенное личико, застывшее в немом вопросе. Всего лишь секундная слабость, а затем она поднимается из кресла вслед за мужчиной и проходится по гостиной. Ни к чему не притрагивается и ни на чем не останавливает взгляда слишком долго. Непонимание ощущалось тягостным бременем на плечах, и Констанция возжелала задать Лестрейнджу прямой вопрос, но смолчала. Не из страха услышать ответ, в котором между строк будет написана насмешка. Из чувства собственного достоинства. Ведь он играл с ней, быть может, сам не замечал, но играл, а Эдегор никогда ничего подобного не позволяла. И раз уж она оказалась втянутой в партию, нужно было сделать все возможное, чтобы выйти из нее с наименьшими потерями. Слишком большая плата за несколько часов общения даже с Лестрейнджем. Норвежская кровь еще никогда с такой силой не била в виски.
- Норвегия, - слишком безразлично для женщины безумно скучавшей по Родине и дому, произнесла Констанция и мечтательно улыбнулась, взяв в руки бокал с вином.
- Да, в Дурмстранге. Десять лет. С восьми до восемнадцати и это одно из самых ярких отличий вслед за изучением Темных Искусств. А в остальном. Школа очень консервативна, имеет огромный свод правил и законов, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Быть может, где-то я ошибаюсь, но… - девушка приостановилась и замаскировала судорожную попытку вспомнить нужное слово на английском глотком вина, - formation* Хогвартса намного проще и в каком-то смысле я Вам завидую, - как ни в чем не бывало закончила Констанция, а затем заняв место у окна, посмотрела на мужчину.
- А что именно Вас интересует? Это не самый мой любимый предмет, но возможно я смогу Вам помочь.

Отредактировано Konstancia A. Edegor (2011-11-12 07:21:48)

Трудно быть иностранкой. Появиться вдруг в чуждой стране среди незнакомых людей и оказаться во враждебной атмосфере всеобщего непонимания. Констанция предполагала, что ситуация будет примерно такой, но она так же рассчитывала на то, что рядом с ней всегда будет человек, которому должно было о ней заботиться, ее опекать и помогать ей осваиваться в Англии. Нетрудно было догадаться, что этим человеком являлся, или во всяком случае должен был являться ее муж. Девушка привыкла адаптироваться в ситуациях и новых обстоятельствах за счет других людей. За счет их опыта, их знаний и обмена информацией с ними же. Но Малькольм был больше заинтересован в своей работе, нежели в молодой жене. Он полагал, что она достаточно взрослая и самостоятельная женщина, чтобы понять и принять окружающую ее действительность без чьей-либо помощи. Возможно, в чем-то он и был прав, но не зная английского общества, Констанция позволила себе вести себя в соответствии с нравами своей страны, что было непозволительно с точки зрения занудных педантов и их жен. Она совершила несколько роковых, по мнению окружающего ее общества, ошибок, что в конечном счете привело к неприятию миссис Эдегор. Нельзя сказать, что она отчаянно стремилась быть принятой и желала быть понятой, но в конечном счете и без того враждебная ранее страна, стала вызывать у девушки отвращение. Констанции не раз намекали на то, что необходимы изменения в характере и поведении для того, чтобы заставить общество принять ее, но она не хотела. Не желала меняться, изменять себе только потому что кто-то испытывает к ней ненависть, кто-то завидует, а кто-то просто сторонится. Быть может, в ее крови играли еще остатки свойственного молодости, максимализма, но прогибаться под жесткие каноны английской аристократии Эдегор не собиралась. Не хотела. Не могла. И не стала. Чем в конечном итоге добилась вакуума вокруг себя и полного безраздельного одиночества, в котором Констанция находила свою прелесть, но которое рано или поздно, начинало тяготить. В этом смысле Рабастан стал для девушки глотком свежего воздуха. И этот глоток вдруг напомнил ей обо всем том, о чем она стала забывать, оказавшись в Англии.
- Мне не позволяют путешествовать, - тихо произнесла Констанция. Раньше она часто думала о том, что после окончания Дурмстранга выйдет замуж и отправится в кругосветное путешествие с Малькольмом. Увидит другие страны, других людей, обретет новые знания. Но жизнь внесла свои коррективы. Малькольм оказался не восторженным мальчишкой, которого она запомнила. Он был жестким мужчиной, беспокоящимся разве что о безопасности жены, но не о ее желаниях и моральном благосостоянии. Его нельзя было в этом обвинять. Он много работал и его работа была связана с риском для него самого и для его семьи. Но это не исключало того, что долгое время Констанция еще надеялась на то, что муж позволит ей вести самостоятельную жизнь, раз уж он не может посвящать ей свое драгоценное время. К какому-то моменту, девушка смирилась и с тем, что ей не позволено и это. Вынужденная наступать на горло своим желаниям, Эдегор старалась забыть все то, что не могло быть осуществлено. Слова Лестрейнджа заставляли ее вспоминать о прежних желаниях, мечтаниях, стремлениях. О том, что раньше волновало тонкую девичью душу. И этим он тоже пугал ее. Может быть, даже чуть больше, чем разговорами об оковах, впечатление о которых сумел передать так, что Констанция невольно вздрагивала.
- Хотя раньше я мечтала о далеких землях, незнакомых странах и людях. Отец рассказывал мне о странах в которых побывал, я замиранием сердца слушала его и представляла как однажды тоже окажусь во Дворце Дождей в Венеции, или увижу замки Луары, - она как-то грустно усмехнулась и сделала глоток вина, приятно обжегший горло и отозвавшийся теплом в груди. Она много знала о государствах, в которых никогда не была и это казалось досадным упущением, которое хотелось бы исправить, но пока было нельзя. Почему Констанция вдруг делилась этим с Рабастаном? Потому что ничего запретного, что могло бы быть в дальнейшем использовано против нее же, девушка не озвучивала. А искренность в некоторых вопросах Лестрейндж заслужил. Хотя бы тем, что от его слов вот уже несколько минут в груди легко щемит.
- Но Малькольм печется о моей безопасности. Он вряд ли разрешит мне посетить одну из перечисленных стран без него, а сам слишком занят своей работой, - почти без эмоций пояснила Констанция, а затем поспешила добавить, - но я понимаю его. От его действий зависят судьбы многих людей, а я не должна быть эгоистична, требуя от него заботы только обо мне одной, - она даже нашла в себе силы не проявить своей печали, хотя едва ли верила в то, что говорила. Как бы там ни было, а Эдегор были свойственен девичий эгоизм и желание всеобщего внимания. Особенно внимания собственного мужа.
- А что до Норвегии… - девушка расцвела в счастливой улыбке женщины, вспоминающей о чем-то, что было ей крайне приятно, - это мой дом. Там мое сердце, моя душа и чаще всего, мои мысли тоже. Я скучаю по хрусту искрящегося белого снега под ногами, скучаю по темно-синему бархату неба, скучаю по мириадам звезд, по легендам, которые я уже начинаю забывать. Я начинаю забывать легенды, которые мне рассказывали с самого детства! – она в жесте полном удивления всплеснула рукой и усмехнулась. Почему-то раньше мысли об этом не приходили ей в голову. Тоска по дому ощущалась ноющей болью, где-то в груди, но не была прочувствована, осознанна и мучительно прекрасна в своей полноте.
- И еще дома всегда… Свободно. Легко и… Понятно, - задумчиво и с некоторыми перерывами озвучила Констанция, а затем взглянула на Рабастана. Не смущает ли его подобное проявление чувств в отношении страны, которая знакома ему только понаслышке? Девушка признавала, что она абсолютно не знает этого человека и потому она старалась быть осторожной. Он был ей интересен и она не желала его отпугнуть, хотя следовало признать, что Лестрейндж не был похож на типичных аристократов, повадки и манеры, действия и решения которых схожи как две капли воды. Его нельзя было предугадать, как и его реакции, последующие слова и тем более мысли. Он был чертовски не похож ни на кого из тех, кто был знаком Констанции. И это невольно влекло.
- Надеюсь, что это приятное удивление, - скорее для самой себя произнесла девушка, улыбнулась и без излишнего кокетства, ужимок и смущения вложила тоненькую ручку в ладонь Рабастана.

Насилие над личностью рассматривалось как привычный аспект жизни каждого аристократа и в особенности аристократки. Начиная с самых ранних лет в юных представителях высшего общества старались задавить неуместные на взгляд родителей черты характера и их проявления, ограничить их свободу и сделать все возможное, чтобы обожаемое чадо никогда даже мысли не допустило о том, чтобы каким-то случайным жестом нарушить привычные обычаи и традиции. К чему это приводило? К штампам. Один аристократ был как две капли воды похож на другого, одна леди с точностью до мельчайшей детали повторяла иную леди. У них не было возможности, а в дальнейшем и стремления думать иначе, размышлять, выходя за рамки. А что есть жизнь в немыслимых ограничениях, как не преждевременная смерть? Как бы ни было печально это признавать, но большинство аристократов уже давно были мертвы, и меньше всего на свете Констанция хотела бы такой же судьбы для себя самой.  Она вполне осознанно стремилась отойти от стереотипов, привычек и неуместных традиций, которые отчего-то должна была признать. И это, вопреки множествам мнений, не было проявлением бунтарского духа, свойственного больше подросткам, нежели взрослым женщинам. Просто однажды Эдегор не сказали «нет», когда она пожелала съесть лишнюю конфету за завтраком и не наказали за то, что она прочитала не ту литературу и полюбила не того художника. В ней не породили страха, не посеяли ростки сомнений, которые со временем заставили бы ее подчиниться. Неважно чему именно. Обществу, системе, мужу. Констанция была маленькой впечатлительной девочкой, когда отец рассказывал ей древние легенды о женщинах-воительницах. Она была восхищена их силой, их верностью идеалам, их борьбой за правое дело. И нельзя было ожидать, что девушка, воспитанная на древних преданиях севера станет еще одной крохотной частичкой серого мира. Для этого она слишком отличалась. Знала это. И воспринимала как преимущество, а не как слабость.
Малькольма это не устраивало. Ему не нравилось, что его жена, которая согласно его собственному мнению и мнениям еще доброй сотни людей являлась его собственностью, проявляла характер, не желая постоянно оставаться в Англии и делать то же, что делают все местные аристократки: ничего. Констанции претило бездействие. Ей нужно было преобразовывать мир вокруг себя, ей нужно было реализоваться и совершенствоваться, а когда ей не давали такой возможности, она тускнела и начинала задыхаться от ощущения собственной беспомощности. Первоначально она думала, что ей будет вполне достаточно, если ее просто оставят в покое и дадут делать то, что она считает нужным. Но со временем, получив сию малость, Эдегор поняла, что это слишком мелко. Ей не хватало просто маленькой личной свободы в пределах поместья Малькольма. Нет. Она хотела расправить крылья в обществе, в котором ей предстояло существовать и даже больше. Она хотела власти над ними. Она желала подчинить каждого отдельно взятого паршивого аристократишку, чтобы показать ему, как это знать, что можно жить иначе, но не иметь возможности сделать, что-то для реализации перспективы. Но для этого Констанции необходимо было, чтобы хотя бы ее муж, не старался ради доброго имени рода, подавить ее, сковать и, если нужно, даже сломать. Но вся соль этой ситуации заключалась в том, что, чем больше Малькольм пытался давить на свою жену, тем больше она отдалялась от него и тем меньше желала следовать его советам. Не в силах справиться с женщиной, с супругой, со своей собственностью, он предпочел окунуться в работу, демонстрируя всем окружающим идеальную вежливость и всеобъемлющую любовь в отношении миссис Эдегор на людях, но опасаясь сталкиваться с нею наедине. Почему? Этим вопросом она задавалась очень часто. Ведь Констанция не стремилась подчинить мужа себе. Она просто желала, чтобы он признал ее равной.
Долгое время девушка считала, что Англия полна именно таких мужчин. Мужчин, которые боятся женской инициативы и вообще боятся женщин, в которых есть хоть малейший намек на яркость, резкость или душевную глубину. Но вот перед Эдегор находился Рабастан. И девушка поклясться была готова, что он не испытывает ни недоумения, ни раздражения, ни тем более страха. Он был заинтересован в ее персоне. Он хотел узнать нечто новое, хотел увидеть иной тип женщин. И Мерлин тому свидетель, Констанция не знала, почему это именно так, именно с ним и чем же Рабастан отличается от типичных английских аристократов, если его не пугает яркий контраст девушки с прочими леди, которые были знакомы ему. В этом, как и многих других смыслах, он настолько отличался ото всех остальных, с кем довелось познакомиться миссис Эдегор, что она невольно испытывала некоторое недоумение в ходе сравнения его с Малькольмом. Едва знакомого мужчину Констанция смогла заинтересовать куда больше, чем человека, которого знала всю жизнь, которому была обещана и которого считала своим другом. И в этом проявлялась особенность Рабастана. Способность принимать тех, кто не был похож на всех остальных – удивительная способность, но встретившаяся Констанции впервые.
- Трудно сказать. Малькольм… Избирателен. Он не позволяет мне в его отсутствие посещать дом родителей, но настоял на том, чтобы я посетила Вас, - девушка пожала плечами в некоторой задумчивости, - он Вам доверяет и, быть может, в обход норм приличия, позволит мне недолгое отсутствие для сопровождения человека, которого считает другом. Я была бы очень рада принять предложение с позволения мужа, если, разумеется, это не простая вежливость в ответ на мое откровение, - волшебница улыбнулась. Она не считала, что Рабастан принадлежит к категории тех людей, которые вообще, что-то делают из вежливости, если не хотят этого искренне. И все же опыт общения с английскими мужчинами, где-то в глубине души, заставлял девушку оставлять некую возможность того, что он просто хорошо играет, дабы не обидеть друга, проявив пренебрежение к «не такой» супруге.
- Но каков бы ни был ответ Малькольма, полагаю, что экзекуцию лучше… Опустить. Или хотя бы повременить с нею, - легкий смешок сорвался с губ волшебницы вслед за глотком вина, - ведь меня едва ли сможет выносить какой-то другой мужчина кроме него, - закончила Констанция, отставив бокал с алкоголем в сторону. Она с легкостью переключалась между темами разговора и потому сделала вид, что даже не заметила резкой смены темы. В конце концов, разговоры о муже казались ей нестерпимо скучными. Констанция была к нему привязана. Но это чувство исходило из детства, когда еще малышке, ей сообщили, что в будущем она станет женою Малькольма. Тогда ей была свойственна детская восторженность и впечатлительность, нареченный казался ей принцем, не иначе. Он был взрослее, сильнее, умнее и воображение вне желания своей хозяйки подгоняло образ под персонажа любимых легенд. Годы прошли, а это стремление идеализировать осталось. Но время шло, Констанция разочаровывалась и найдя общество куда более интересное, девушка желала избежать разговоров о собственном замужестве. Уж лучше было предаться психоанализу. Если Рабастану  интересно было знать о новой знакомой так много, она, так уж и быть, раскроется ему. В конце концов, он был единственным за все время, кому удалось удивить волшебницу. Он заслужил.
- Вы переоцениваете меня, мистер Лестрейндж, - она тихо засмеялась, легко двигаясь в танце вслед за Рабастаном, - я могу признать авторитет при определенных условиях. Найдите мне достойного мага и я преклонюсь перед ним, хотя и не испытаю от этого удовольствия. Мне куда более приятно сотрудничество, а не поклонение. А еще более приятно лидерство, - с легкостью призналась Констанция, не наблюдая в своих словах ничего такого, что могло бы в дальнейшем повредить ей самой. Анализ собственной личности на глазах у другого человека? Что ж, в этом была определенная прелесть.
- Но Вы правы. Мне нравится испытывать. Это дает мне лучшее представление о вероятной точке надлома. Когда знаешь, куда нужно ударить, чтобы подчинить, это… Власть, которой никто больше не обладает. Чувствовать, что человек, не его жизнь, а его душа находится в твоих руках и может быть в любой момент сокрушена, разломана, уничтожена… Это ощущение опьяняет, дурманит и сводит с ума, - она усмехнулась, как ни в чем не бывало продолжая танец. Как если бы она была абсолютно свободна. Как если бы она не была чужой женой и аристократкой, которой должно было помнить о том, кто она есть. Ощущение тепла ладони Лестрейнджа и его близость отчего-то не смущали и не заставляли девушку нервничать. Напротив. Она вела себя так, будто знала его целую вечность. И это получалось непринужденно. Легко.
- Мне нравятся злость и ярость, да… Потому что они выдают слабых людей и они же помогают сокрушать даже самого неприступного соперника. А боль…  Причиненная боль порождает страх в отношении того, кто эту боль причинил. Страх ведет к порабощению, - без эмоций констатировала девушка, даже не задумываясь по большей части о том, что озвучивает. Для нее это было само собой разумеющимся.
- Только власть над обществом меня окружающим, может дать мне свободу. Всецелую. Абсолютную, - негромко, спокойно, но с каким-то отчаянием в дрогнувшем голосе закончила мысль девушка, машинально отреагировав на поклон мужчины книксеном. Она плавно прошествовала по комнате, опустившись на подлокотник кресла возле камина. Абсолютно прямая спина и руки скрещенные на груди выдавали в Констанции предельное напряжение, но она ни единым словом не желала обмолвиться о его причинах.
- Ярость Англии – вопрос времени. И попытка надеть кандалы на еще одну свою жертву – тоже. Надеюсь, что время для меня придет как можно позже, но… Вы? Как Вам удалось избежать этого? Еще не настало время, или у Вас есть секрет, которым Вы не желаете делиться? – поинтересовалась девушка, слегка повернув голову на бок, но избегая сталкиваться взглядом с Рабастаном. Вопрос был в какой-то степени, риторическим, потому что Лестрейндж был мужчиной, и ему по определению было проще в подобной ситуации. И все же, прежде чем прокомментировать следующую его реплику, Констанция выждала короткую паузу, переключаясь от одной темы к другой.
- Из углубленного курса школьных чар я припоминаю, что есть ряд существ не восприимчивых к магии из-за своего огромного магического потенциала, или из-за полного его отсутствия. Скажем, применение любого заклинания на драконе ни к чему не приведет, так как это существо полностью поглотит силу заклинания. Многие магглы так же не будут восприимчивы к какому-либо виду магии, если в их роду уже давно не было магов, или если их не было вообще. Магия для них не существует. Они не могут ее увидеть, не могут почувствовать и не могут воспринять, - девушка слегка призадумалась, стараясь вспомнить все то, что проходила в школе не так уж давно, - Кроме того, не стоит забывать о вспомогательных средствах… - Констанция подняла левую руку вверх, показывая серебряный перстень на указательном пальце, - скажем, это защитит меня от проникновения в мой разум даже самого опытного легилимента, - а в магическом мире таких вещиц тысячи. И каждая из них защищает от отдельной области магии, - закончила волшебница, а затем перевела заинтересованный взгляд на Рабастана.
- А с какой целью Вы интересуетесь?

О чем Вы думаете, когда говорите о власти? Как это слово звучит в Ваших устах? Какие зрительные образы пронзают Ваше воображение в момент, когда слышится это слово? И насколько сильно Вы одержимы жаждой власти? Не стоит лукавить и обманывать самого себя, говоря, что власть Вас не интересует. Это будет мелкой и подлой ложью, потому что суть человеческой натуры заключается в двух крайностях. Первая крайность кроется в неодолимом желании подчинять, ломать, уничтожать, запугивать, затравливать и делать все возможное, чтобы утвердить собственную власть среди себе подобных. Вторая крайность заключается  в подсознательном стремлении быть подчиненным, сломанным и уничтоженным. И было в этом нечто… Нечеловеческое, животное, инстинктивное и непознанное. Эти стремления исходили из самых темных глубин души. Многие пытались с этим справиться, и им даже казалось, что это получается, но правда в том, что все, что Вы можете – окружить себя иллюзией нейтральности относительно заданного вопроса. И тогда Вы будете жить, даже не задумываясь о том, что невольно обрекли себя на причисление ко второй категории. Потому что сколько бы Вы себе ни лгали, не существует никакой середины. Вы или охотник, или жертва. Вы уничтожаете, или уничтожают вас.
В этом смысле аристократическое общество куда прозрачнее, чем общество простецов. Среди аристократии расстановка приоритетов и ролей довольно четкая. Здесь каждый знает, кто есть кто. Аксиомой являлось утверждение, гласившее, что женщина – всегда жертва. Так вот, что касалось Констанции, то ее это не устраивало. Задохнуться в пучине собственного ничтожества, проводя каждый новый день в агонии погибающей души – это перспектива слабых, никчемный, невежественных и ничтожных. Ни к одной из категорий она не принадлежала и, хотя такую ее уверенность в собственной непревзойденной уникальности рассматривали как агрессию, отступаться девушка не была намерена. И как же ей следовало доказать, что она чего-то стоит, если не утвердить свою власть над прочими жаждущими оной? Это дало бы ей свободу. Чистую свободу от предрассудков, стереотипов и искривленных в усмешках губ. Ей ведь всего восемнадцать лет. Пройдет еще столько же прежде чем она поймет, что власть влечет за собою соблазны, пороки и пробуждает самые низменные наши инстинкты.
- Власть бывает разная, - задумчиво произнесла девушка, разгладив складки на платье. Жест казался удивительно нелепым. Как будто бы она говорила о чем-то, что не имело никакого значения, о не стоящей внимания мелочи, о чем-то, что само собой разумеется. Лишь только жесткий, колкий огонь в темных глазах напоминал о том, что Эдегор как и другие не бесстрастна. Она знает, о чем говорит, она почти чувствует острую проволоку власти под своими тонкими пальцами. И лишь пока Констанция испытывает некое неудовольствие от прикосновения к ней. Потому что прикоснуться, не значит взять в свои руки. Нет. Пока ее держат в своих пальцах другие.
- Я желаю власти над окружающими меня людьми, - с ледяным, непробиваемым спокойствием продолжила девушка, скрывая возникшую на губах неуместную улыбку, - потому что они ограничивают мою свободу. И это… Правильно. Либо ты, либо тебя. Но… - она прикрыла глаза в наслаждении, смакуя свою следующую мысль, наслаждаясь ее очарованием, понятным лишь самой Констанции, - я не могу, - короткая пауза, девушка кусает губу, словно забыв нечто очень важное, - не хочу и не стану никому подчиняться. Зачем мне это? Зачем мне это, когда я сама могу подчинить? Несколько глупо не пользоваться данными возможностями, не находите? – как ни в чем не бывало, поинтересовалась Констанция, распахнув глаза и улыбнувшись. Она еще долго смотрела на Рабастана, силясь понять. Что же такого в нем, что заставляет ее говорить столь откровенные вещи? Почему она раскрывается перед ним, хотя знакома в лучшем случае несколько часов? Нет, он лгал ей. Он лгал ей, когда говорил, что ему можно доверять. Нельзя. Ни в коем случае, потому что… Забавно. Констанция не знала почему. Она вообще ничего о нем не знала. Боялась. Тянулась. Открывалась. И ничего не брала взамен.
- Такая власть даст мне свободу в определенных масштабах. В масштабах, скажем, этой страны. Для получения абсолютной свободы нужна еще большая власть, но я в ней не нуждаюсь. Мне хватит того, что я получу, - получит. Как само собой разумеющееся. Она словно бы даже не сомневалась в том, что говорит. Ни единой секунды.
- А что до знаний. Это средство. Я не признаю концепции знания ради знания. Знания нужно применять, иначе они бесполезны. И они не дают свободы. Они дают иную степень мышления и иную степень силы, глубину. Но если ты не знаешь, что с этим делать… Зачем? – Констанция вопросительно глянула на Рабастана и повела плечиком, недвусмысленным жестом выделяя свое отношение к этому вопросу. Она искренне не понимала для, чего нужны знания, если их нельзя применить? Она обладала базовыми знаниями темной магии и находила это бесполезным, потому что не было сферы, в которой можно было бы ее использовать. Так зачем нужны эти познания в таком случае? Для чего? Их можно было бы заменить другой информацией, которую рано или поздно удастся применить практически.
В размышлениях об этом, Констанция воспринимала все следующие реплики собеседника несколько отстраненно, отчего смысл сказанных им слов доходил до нее не сразу. И лишь одна фраза была подобна плети, или резко вспыхнувшему костру. Применение непростительных заклятий на магглах? Какого дементора он говорит? Что вообще происходит?
- Откуда Вы знаете о том как Непростительные заклятия действуют на магглов? – напрямую спросила девушка, поднявшись вдруг на ноги, - Область Темных Искусств не изучается в Хогвартсе и в большинстве своем является незаконной на территории Англии, не так ли? И Вы не можете знать этого, если только не владеете запрещенной литературой, не являетесь аврором или Пожирателем Смерти. - девушка содрогнулась от спешно озвученной мысли. Она подняла глаза, в которых плескался страх на мужчину и не без сомнения сделала шаг по направлению к нему, не прерывая зрительного контакта, как если бы это было жизненно важно, необходимо. Чего она боялась? Нет, не того, что он окажется последователем Темного Лорда. Она боялась разочарования в человеке, которому доверилась так легко. Она боялась, что он окажется не тем, кем ему следовало бы оказаться.
- Так кто же Вы? Я хочу знать, - требование, срывающееся с губ не сочеталось с мольбой в глазах. Она лгала. Ей не хотелось знать правды.

Отредактировано Konstancia A. Edegor (2011-11-28 00:43:01)